Раньше греха было меньше, а стыда больше?
Ныне бытует стереотип о том, что в старину на Руси народ был более целомудренным, а девушки непременно хранили девственность до заключения брака. Однако на самом деле, это не более чем миф. Архивные документы о жизни крестьян Владимирской губернии свидетельствуют, что добрачные связи девиц существовали даже в весьма патриархальном XIX столетии, не говоря уже о начале XX века.
Один из священников Владимирской епархии Федор Казанский, до назначения на приход с 1886 по 1891 гг. служивший надзирателем Владимирского духовного училища, оставил интересные наблюдения о деликатных вопросах жизни своей паствы. По его словам, потеря девственности крестьянскими девушками не считалась каким-то преступлением, об этом крестьяне отзывались «преравнодушно». По оценке батюшки, в известных ему деревнях «честных девушек из десяти одна или две». «Честными» тогда как раз и называли тех, кто хранил девственность до брака. При этом к беременной незамужней девице посторонние относились не только снисходительно, но даже с некоторым уважением, так как девушка, «принявшая грех, приняла и стыд», то есть не погубила невинную душу младенца. Правда, родные такую девицу могли и побить «за позор роду и дому». А вот парней в вольном обращении с девушками никто и не думал порицать. «Такие нравы!» — с упреком восклицал почтенный сельский батюшка. Впрочем, все вышесказанное относилось лишь к последствиям любви по взаимному согласию. Насильников крестьянское общество единодушно осуждало и преследовало, причем, не только по закону, но и самосудом.
Наблюдения иерея Казанского не были уникальными. Согласно данным этнографов и статистиков, на востоке Владимирской губернии девственности новобрачной крестьяне не придавали особого значения. Жених, обнаруживший, что молодая не девственна, мог упрекать ее лишь в том случае, если имел возможность указать на конкретного обольстителя. А на нет — и суда нет! Правда, новобрачный мог поколотить обманувшую его девушку, но развод в таком случае все равно категорически не допускался.
Не считалась весомым поводом для развода и неспособность мужа к супружеской жизни. Крестьяне были убеждены, что причиной мужского бессилия является наведенная колдуном или колдуньей порча, которую просто надо снять, и тогда все обязательно придет в норму! При этом в качестве верного лекарства от импотенции признавалось богословское сочинение «Сон Богородицы», которую следовало даже не столько читать, сколько просто хранить в доме молодоженов в течение 40 дней после венчания.
В старину существовал целый обряд проверки девственности новобрачной утром после первой брачной ночи. О нем подробно рассказал член Русского географического общества от Владимирской губернии Петр Гундобин. «Честную» невесту в окровавленной рубашке выводили к гостям, делая упор на видимые признаки лишения девственности. Затем жених земно кланялся тестю и теще и при всех благодарил их за «хорошую державу» дочери. При этом гости непременно должны были начать бить посуду. Затем начинался пир горой.
Если же невеста не была «честной», то ее родителям негодующие родственники мужа подносили треснутый стакан с вином или худой горшок, а в особо тяжком случае на тестя и тещу жених с сородичами даже мог надеть лошадиный хомут. После такого афронта свадебный пир, который обычно продолжался несколько дней, сразу же прекращался, и все разъезжались.
Существовал вариант предотвращения скандала: муж мог взять вину на себя и публично объявить: мол, это он не утерпел до свадьбы! Тогда пир возобновлялся, а инцидент считался исчерпанным.
Порой в деревнях имели место случаи сожительства жены сына с его отцом. Так как невестка именовалась снохой, то такие порочные связи называли «снохачеством», а развратный свекор презрительно назывался «снохач». Существовало устойчивое поверье, что, если при подъеме нового колокола на колокольню среди народа присутствует снохач, то ничего из такой затеи не получится. Колокол или сорвется, или вообще его не удастся оторвать от земли. Вязниковскими крестьянами кровосмесительство считалось большим грехом, нежели сожительство с чужим человеком на стороне. Однако в целом к снохачу относились скорее насмешливо, нежели негодующе.
Даже в позапрошлом столетии во Владимирской губернии существовали женщины вольного поведения. Например, зафиксированы факты проституции еще в 1890-е годы. «Жрицами любви» там, как правило, выступали солдатки — жены служивых (а царская служба тогда была долгая, с 1874 года в сухопутных войсках призывники служили по 6 лет, а во флоте — по 7), а клиентами — заезжие купеческие приказчики. При этом в народе про таких дам говорили, что они «затылком наволочки стирают». Проституцией подчас занимались и молодые крестьянские вдовы. Причем, такие случаи в основном имели место там, где возникали фабричные поселки. Тот же священник Федор Казанский подчеркивал, что «молодые вдовы все предаются разврату, пока не наступит второе замужество». При этом пожилые селяне такой образ жизни порицали, говоря, что «раньше греха было меньше, а стыда больше».
Нередко в селах и деревнях встречались семьи с «беспорядочной жизнью» супругов, изменяющих друг другу. Так, в Вязниковском и Меленковском уездах духовенство отмечало, что на прелюбодеяние местные крестьяне «смотрят различно, иногда равнодушно, иногда с презрением». Как правило, муж, уличивший жену в неверности, избивал её в кровь. При этом крестьянский «мир» всегда становился на сторону обманутого супруга. Известен случай, когда пытавшийся «учить» гулящую жену муж, в конце концов, смирился, заключив, что «из нее дурь не выбить». В свой черед крестьянки, чьи мужья «ходили налево», в отместку заводили себе любовников.
Крестьянские жены могли получить документ (так называемый «билет»), позволяющий устроиться на работу на стороне, например, на фабрику, только с согласия мужа. Поэтому порой такие работницы вынужденно отдавали своим мужьям, в том числе нелюбимым и гулящим, часть своего и без того не слишком большого заработка, так как иначе они могли оказаться «не выездными» из своего села или деревни. А вот случаи разводов из-за неверности супругов в старой владимирской и вязниковской деревне были достаточно редки.
Отдельно стоит остановиться на проблеме внебрачных детей. Незаконных детей вязниковские крестьяне называли «крапивниками». Точно также звали бастардов и в других уездах Владимирской губернии. Нередко такого ребенка в насмешку называли по отчеству матери: Настасьич, Пелагеич или Матренич. Порой внебрачных детей подкидывали «к тем домам, где нет детей и где, по слухам, желали бы взять ребенка на воспитание». Известны случаи, когда подкидыша оставляли у дома его отца — в качестве мести, или же приносили прямо в церковь. А вот аборты в старой деревне категорически осуждались. Это расценивалось как убийство «невинной душеньки» и почиталось тяжким грехом. Замужние крестьянки не прибегали к подобному «залечиванию» никогда. И лишь девицы порой пользовались услугами знахарок для вытравления плода, причем, тайком, стремясь избежать всеобщего осуждения и позора.
Николай Фролов.