«Процесс создания росписи на городской стене – своего рода героизм»
В конце марта в Твери открылась выставка «Современные творения о вере. Искусство 21 века», где свои работы представил и художник из Вязников – Кирилл Ведерников. Его фрески украшают фасады исторических зданий Владимира, Нижнего Новгорода, Екатеринбурга, Мурманска, Петербурга, Иркутска и других городов России, однако несмотря на известность в родном городе пока нет ни одной его росписи. В интервью Кирилл рассказал, чего стоит художнику допуск к городским стенам, как заводские руины Вязников стали предметом искусства и почему зрители ищут в его творчестве общения с Богом.
— Почему тебя привлекает работа с архитектурой?
— Я родился в 1991 году, когда перестал существовать СССР. Тогда рухнули смыслы старого мира, стали меняться привычные рамки восприятия реальности. То городское пространство, где я жил, включало в себя не только наследие жилых советских домов, не только улицы, которые начинали заполняться яркими рекламными баннерами как бы строящегося капиталистического мира, но и заброшенные заводы, фабрики, чьи трубы стали неотъемлемой часть нашего ландшафта. Именно остатки индустриальной архитектуры создали среду, воспитавшую меня как художника. Атмосфера пустоты стала притягательной, интуитивное желание ее заполнить привело меня в граффити-культуру. Это был первый опыт взаимодействия со стенами, через композиции букв.
Позже, когда я получил определенную школу, то стал изображать эти же индустриальные пейзажи в черно-белой гамме на бумаге. Сами здания стали героями моих работ. Один из любимых образов этого периода — вязниковский порт, удивительное место, от которого сейчас почти ничего не осталось. Я искал строгие композиции, наполненные светом и тенью. Выглядит, быть может, мрачно, но в этих работах отражена атмосфера пустоты оставленного мира, не требующая никаких элементов «украшательства». Некая суровость и монохромность стали впоследствии основой моего стиля, который я усложнил добавлением сложных текстур.
Граффити-культура стала мне тесна, и я решил получить художественное образование – поступил в художественно-реставрационное училище в Суздале. Во время учебы активно участвовал в выставках во Владимире, достаточно быстро меня приняли в областной Союз художников. Мне все больше виделся путь академического художника, и я даже попытался поступить в академию им. Репина, но не получилось, а дальше пробовать не стал. Тогда я стал возвращаться к своим старым художественным наработкам. Оставшись тогда в Петербурге, я самостоятельно продолжил изучать классическое искусство и довольно усердно, буквально жил в музеях. От индустриального пейзажа я медленно стал переходить к монументальному образу и работе с композицией в эстампной графике. Опыт реставрационной практики в училище воспитал во мне особое отношение к старению произведений искусства. Это позволило мне более лаконично работать с архитектурой, использовать текстуры фасада как часть работы.
— Ты базируешься в Вязниках, вдали от арт-тусовки, это нормально для современного художника?
— Не считаю себя активным членом арт-сообщества – никогда не занимался самопиаром, не гнался за грантами и не пытался делать проекты на волне какого-то хайпа. С 2018 года, я нашел замечательное помещение для мастерской в родном городе, его неторопливая атмосфера очень подошла для создания больших картин. Безусловно, я бываю на выставках и различных мероприятиях, где общаюсь с художниками и делаю какие-то проекты, но считаю, что должен быть баланс между общением и беседами с самим собой.
Я получаю большое количество энергии, выезжая из Вязников и попадая в сообщество художников, но всегда с радостью возвращаюсь сюда переосмыслить эмоции и начать творить. Идеи здесь как-то органично дозревают.
Современные художники по большей части работают очень быстро, ловят информационную волну или стараются отразить мимолетные явления. Я же выбрал более консервативный путь – с кистью и палитрой в руках. Мне не просто попасть в галерейные пространства, которые сами наделяют произведения смыслом, мне важно делать работы, способные существовать сами по себе. Во многом по этой причине я выбрал монументальное искусство. Для меня очень важен диалог с городским пространством, которое не подчиняет искусство, а наоборот – коммуницирует с ним, а через него – со зрителем.
— В твоих последних работах просматриваются элементы иконографии, это как-то связано с христианской тематикой?
— Долго шел к своему стилю, и икона в нем занимает значимую роль. Религиозная символика и стилистика мне очень близки. Есть такое мнение, что это мой реставрационный опыт, однако я никогда раньше не работал с иконой как специалист. Я обратился к этому жанру и стал его понимать более глубоко, когда стал жить в Москве. Сакральные образы и история религии все больше стали пронизывать мои работы. Тема Творения Мира стала главной в монументальных композициях, таким образом я заполняю ту городскую пустоту, которую когда то отрефлексировал в ранних работах. Деликатный подход к текстуре и форме архитектуры, позволили мне работать в исторических районах разных городов, органично вписывая картины в среду.
С 2019 по 2022 год я был участником московского проекта «После Иконы», а с 2024 года – петербургского проекта «Красный угол». Это сообщества современных художников, которые занимаются христианским искусством, обращаясь к новым формам. «Красный угол» проводит выставки в разных городах, благодаря чему происходит многогранный диалог со зрителем о духовности в современном мире.
Не так давно, например, состоялась самая масштабная из моих выставок в одном из павильонов ВДНХ. Там была представлена живопись и графика разных периодов. Общей идеей стала тема Эдема как первообраза стремления человека к недосягаемому процветанию. Проект мы делали с фондом «Искусство наций».
Что интересно, у аудитории во всем мире действительно есть спрос на такого рода искусство — после безбожного ХХ века человек интуитивно ищет общения с высшим пространством, особенно через созерцание прекрасного. Например, несколько лет назад у меня состоялась персональная выставка в немецком городе Нюрнберге, а затем в Бамберге под названием «Сотворение», я был приятно удивлен взаимопониманию с европейской публикой – все работы из экспозиции были выкуплены. Мой художественный язык оказался универсальным и позволяет говорить о смыслах с представителями разных культур, что для меня очень ценно.
— Роспись городских зданий требует не только вдохновения, но и официального допуска. Как администрация относится к твоим работам?
— Процесс создания росписи на городской стене — своего рода героизм. Административно очень не просто добиться разрешения на роспись здания. Нужно понимать, что за каждой работой, которую вы видите в городе, стоит космическое количество договоренностей, бумаг и попыток коммуникации с властями. Процесс согласования и создания очередного фасада всегда мне напоминает сцену отлития колокола в фильме «Андрей Рублев» Тарковского. Как ни странно, я полюбил процесс рождения работы именно благодаря преодолению таких препятствий — хорошее произведение в какой-то степени художник должен выстрадать. В финале ты испытываешь непередаваемые эмоции. Зачастую ты получаешь результат неожиданно больше, чем планировалось. Так, работа «Александр Невский» в Екатеринбурге вызывало сильное религиозно-патриотическое переживание у жителей города, образ раскрылся в контексте архитектуры — на фоне православного храма, с колокольным звоном и трансляцией литургии.
Власти часто интересуются моими работами, идут навстречу — у меня есть репутация, портфолио, концепция облагораживания городского пространства. Чаще всего препятствием становится не их отказ, а банальная бюрократия и безынициативность мелких городских структур. У меня в свое время была романтическая мечта — сделать из родного города арт-объект. Я много раз обсуждал идею с вязниковскими чиновниками, они меня поддерживают, весь вопрос в финансах и менеджменте. Сейчас я работаю над проектом одного из ключевых фасадов в родном городе. Надеюсь, что все получится, и в Вязниках появится первая моя монументальная работа.
Любовь ШПИЛЬБЕРГ.
Источник: газета «Районка, 21 век» № (76) от 10.04.2025 г.