Поздравляем!

В рамках XXII «Бала прессы» Почетным знаком «За заслуги перед профессиональным сообществом» награжден бывший редактор газеты «Маяк» Николай Николаевич Соловьев.
Поздравляем Николая Николаевича с этой наградой, желаем ему здоровья и дальнейших творческих успехов, т.к. знаем, что творческие планы у одного из лучших журналистов района и области имеются!
В качестве подарка размещаем интервью с Николаем Николаевичем, опубликованное в 2001 году в газете «Маяк».

Нельзя жить не задумываясь
Журналисту и писателю, одному из старейших редакторов Владимирской области Николаю Соловьеву исполняется шестьдесят лет. В преддверии юбилея мы, корреспонденты журнала «Золотое кольцо», встретились с ним и попросили ответить на наши вопросы.
— Николай Николаевич, мы, если честно сказать, о Вас почти ничего не знаем. Расскажите о себе.
— Родился я и вырос в самом северном районе теперешней Нижегородской области. Средняя школа, техническое училище после нее, непродолжительная работа слесарем. А в 1965 году, в апреле, меня пригласили в редакцию районной газеты и с тех пор я все время связан с печатью, в том числе в Вязниках работаю двадцать пять лет. Окончил Казанский университет. Армия, конечно.
— Вот как раз об армии… Стоит ли, на Ваш взгляд, служить в армии? Как этот период прошел у Вас?
— Ну что ты за мужик, если не служил в армии? Там и физически окрепнешь, и многому научишься. Я в армию — просился. На нас, слесарей-монтажников, была наложена бронь, так нам даже вино пришлось работнику военкомата приносить, чтобы он нам повестки выписал…
Служил я больше трех лет. На «суше», в ракетной части.
— А трудности, которыми сейчас пугают, были?
— Не без этого, были трудности. Как, наверное, везде, если ты за дело болеешь, не только в армии. Вот «дедовщины» у нас не было …
— А думаете, почему?
— Причин этого, конечно, много. Во-первых, надо учесть, что это был шестьдесят первый год, когда в армию должны были идти дети тех, кто погиб на войне. Вы понимаете, о чем я говорю? Таких, естественно, оказалось немного, и в армию призвали парней более старших возрастов, вплоть до двадцати семи лет. И потенциальные «деды» никак не могли подступиться к таким «салагам»…
Кстати, в том году впервые призвали в армию чеченцев и ингушей, отцы которых — по понятной причине — на войне не были.
И еще фактор. У нас почти половина командиров была вчерашними фронтовиками — пусть без особого образования, грубоватыми, но принципиальными, требовательными, понимающими, что такое настоящая дисциплина. И мы сами умели постоять за себя, не были образно говоря, маменькими сынками. Унижают — в первую очередь — безвольных, как говорят в народе, — слабохарактерных. Среди нас, родившихся перед войной и в первые военные годы, таких практически не было.
Продолжу о трудностях. Больше всего я переживал, когда на исходе недели, в пятницу, нам читали боевой приказ: «На охрану рубежей Союза Советских Социалистических Республик заступить!» А дальше звучали слова: «Старший смены — сержант Соловьев». А сзади меня в строю стоят три кадровых офицера — техники… Почему-то во время своего отсутствия начальник отделения капитан Малышенко старшим меня всегда назначал. И я очень боялся, чтобы в этот период тревогу не объявили. Кстати, объявляли…
В армии я получил высокую классность по специальности. Если бы судьба распорядилась по-другому, я мог бы работать заправщиком топлива в аэропорту.
Во время службы я закончил заочные курсы стенографии, на «хорошо» закончил. А спорт? Я был удостоен знака «Спортивная доблесть», а для этого надо было иметь разряды по нескольким видам спорта…
— Может, поэтому Вы и выглядите моложе своих лет? Ведь далеко не каждый даст Вам шестьдесят.
— Своих годов я не считаю. Мне сорок шесть (улыбается).
— Почему не сорок пять?
А чтобы (улыбается) «ровесники» не ревновали. А если чуть посерьезнее ответить, мне уже два раза место в автобусе уступали, несколько раз назвали «отец». Значит, идут годы, идут…
— А каков все-таки Николай Соловьев в обычной, «неанкетной» жизни?
— Естественно, люблю посидеть за пишущей машинкой, это моя форма отдыха. Копаюсь в разных «досье», с большим удовольствием выбрасываю оттуда ставшее ненужным. Если неважное настроение — начинаю перечитывать любимые книги. Шукшин, Абрамов, Крупин, Гюго, Василий Белов, особенно его «Бухтины вологодские».
А еще я охотник. Правда, хожу в основном за водоплавающей дичью. И что любопытно, больше люблю ночь накануне зари — пусть меня правильно поймут — тут уж жизнь полной мерой черпаешь… И в засидке интересно, особенно в мгновения, когда утка упадет после перелета на зеркально чистую воду, или наоборот сорвется с нее. Адреналин так и выплескивается в кровь…
И чуть о другом. Мой жизненный девиз, если его можно назвать девизом, — «Терпение — ключ к успеху». Помните, у Пахмутовой? «Надо только выучиться ждать»… Завидую тем, кто умеет рисовать. И тем, у кого пышные волосы, о мужчинах говорю, конечно. Люблю возвращаться на старое место: нравится узнавать что-то, замечать перемены. Вот когда был в Йошкар-Оле, то увидел в местном краеведческом музее фотографию нашей бригады, в том числе и себя самого на ней. Помните, я о работе слесарем говорил? Наша бригада в монтажном тресте была лучшей, гремела на весь Советский Союз. Конечно, не мы, по сути пацаны, ей эту славу создавали, более бывалые монтажники, но все-таки…
— Давайте повернем, Николай Николаевич, тему разговора. Мне вот хочется узнать, почему в Ваших повестях так много места уделено природе? И пишите вы о ней очень «вкусно»…
— Это — из детства. Это не отделимо, если хотите, от судьбы. Вы видели, как расцветает луг, как он сверкает после дождя? Вы слышали скворца и жаворонка? А мы — видели и белку, и бурундука, ловили зайчат, гонялись за лисой, видели, как ласточка гнездо лепит… Бывало, мать разбудит в Пасху до рассвета: «Пойдемте, ребята, смотреть, как солнце играет». А оно в самом деле играет — «бегает» вдоль горизонта, «подпрыгивает»…
— А как, Николай Николаевич, шло Ваше становление как журналиста?
— Естественно, мне на первых помогали — завотделом, ответственный секретарь, заместитель редактора. Мой
первый редактор был не очень образованным, но по-житейски мудрым. Приведу один пример. Выходит в «Горьковской правде» обзор нашей газеты. Ох, и любили этот жанр в областных газетах! Как станет не о чем писать, а в командировку ехать неохота, берет журналист подшивки районных газет – а их целых сорок девять — и
ищет тему для обзора. То на родных депутатов из поля зрения упустили, то рабселькоров не растят, действенность публикаций невелика.
Так вот выходит однажды такой обзор, просто разгромный. У нас у всех головы вниз опущены: неловко, подвели редактора. А он соберет нас после обеда — а то и позже — в своем кабинете, сразу спросит: «Читали? «Читали, отвечаем. «Ну, и забудьте: обзор писал один человек, он мог и ошибиться». Берег Николай Александрович коллектив редакции, не давал выбивать его из колеи…
Журналисту, как известно, нельзя без самообразования, благо с книгами тогда было попроще. Людей, понятно, я не сторонился, учился у них, в том числе и у героев своих материалов. Сначала работал в отделе писем, затем меня перевели в сельхозотдел, стал я и это потихоньку осваивать.
Кстати, вот кто настоящие герои! Люди, работающие на селе. Ведь как, по справедливости, должно быть? Провел тракторист пятнадцать раз весенний сев — получай пенсию по выслуге лет, устраивайся на другую работу…
— А у Вас не было возможности поработать в другом месте, например в райкоме партии?
— Вероятно, была: меня дважды приглашали работать в райком комсомола, при этом «рисовали» в перспективе и партийную карьеру. Но я оба раза отказался, посчитал, что у меня нет ряда качеств для этого.
Так случилось, что меня звали и в милиции работать. Но я был настроен — и сейчас так считаю — работать по профилю, который обозначен в дипломе или в соответствующем свидетельстве.
Конечно, райкомы и горкомы КПСС, партийные организации многое и дали. Здесь я научился работать с первоисточниками, усвоил суть работы других общественных организации, состоялся как лектор.
— А почему КПСС распалась так быстро?
— Партию в первую очередь погубил догматизм, неспособность по-настоящему понять, что такое диалектика. Считаю, что с шестидесятых годов — а может, и раньше — в КПСС никто не занимался вопросами теории. И партийные лидеры оказались безоружными.
Внесла свою лепту и процентомания.
— Наверное, прожитые годы позволят Вам, Николай Николаевич, оценить нынешнюю молодежь?
— Сразу скажу, что наше поколение было другим, в первую очередь не таким изнеженным. Я никак не представлю, никакой фантазии не хватит представить нынешних парней и девчонок в ситуации, в которой однажды оказались мы, далеко не выпускники.
Дрова, уже расколотыми, для учебных заведений нашего города приплыли по воде, в плотах. Вовремя их не вывезли, и они стали вмерзать в лед из-за рано наступивших холодов. И нас, школьников, послали спасать дрова. Надо было выламывать поленья изо льда и по цепочке передавать на высокий берег, где они складывались. С кусками льда, с текущей с них водой… Вдобавок мы в худой одежонке, в примитивной обуви – в лучшем случае у нас были рабочие ботинки, так называемые «гады».
Мы никогда не сидели без дела. Весь родительский дом, в который мы вселились в 1955 году, выстроган нашими с братом руками, я один полностью покрыл его крышу дранкой. А надо было еще заготовить мох для пазов, очистить от глины старые кирпичи, перенести их в дом, натаскать песку в опечек…
В эти же годы, в четырнадцать-пятнадцать лет, мы начинали по-настоящему работать. И в ночную смену, и не по четыре часа, как сейчас, вдобавок рабочая неделя была шестидневной. Государственное электричество мы еще не получали, значит и электродвигателей не было. Кто сейчас знает, что такое локомобиль?..
Зато мы росли крепкими, наши рубашки распирали мышцы, а не слой жира… От физкультуры нас не освобождали, не было такой моды. На всю школу таких несчастных оказывалось два-три. А теперь «Дни бега» умерли, даже не закрепившись…
А о физической готовности необходимо заботиться. Была бы моя воля, в том случае, если человек не может пробежать два круга по стадиону за три минуты, я его не только руководителем — начальником цеха не поставил бы…
— Ну, это молодежь. А как Вы оцениваете тех, кому за тридцать, так сказать, среднее поколение?
— И об этих есть что сказать. Резко снизилась ответственность. Слово зачастую не держим, ищем отговорки. Назначили время для встречи, а приходим на нее на полчаса позже. Извиниться даже не пытаемся. Требовательность, особенно к самому себе, резко снижается. Я то и дело вижу молодых мужчин, которые приезжают на рынок на иномарке, но в шортах, в темных носках с надетыми на них домашними шлепанцами. А вы представите американского полицейского, щелкающего семечки?
— Видимо, должны быть причины всего этого?
— Конечно. Причин много. В семьях растеряли многие качества, которые мы почему-то — с негативным оттенком — называли домостроевскими. А ведь ничего не бывает абсолютно нужного и абсолютно вредного. Так, почему мы так дружно осудили «Домострой», не взяв оттуда ничего полезного?
Но особые «претензии» у меня к школе, к учителям. Они занимаются очень ответственным делом и обязаны выполнять его на пределе возможного. Однажды, в частном разговоре, я даже предлагал ввести в пединститутах конкурс абитуриентов: а годны ли они к такой сложной профессии?
Глубоко и обширно положение дел в школах я, конечно, не знаю, но есть основания утверждать, что от формализма там еще не избавились. Почему вдруг литераторы — и в некоторых учебниках так написано — стали называть известного русского писателя Алексеем Максимовичем Горьким? Кем же он тогда приходится Максиму Горькому?
Критиковать других, конечно, намного проще, но на педагогах лежит главная отвественность за наши знания и умения, за нашу готовность быть хорошим человеком. Вы понимаете, о чем я? Если учителя не будут работать инициативно и творчески, то многие школьники так и будут считать, что передвижники — это коллектив цирка-шапито, а «Могучая кучка» — одна из мафиозных структур…
— Вы назвали всего две причины…
— Старших перестали уважать, в том числе и фронтовиков. Тут вот я видел в автобусе, как к человеку в восемьдесят лет привязывалась — по другому не скажешь — кондуктор. У того орденские планки во всю грудь, знак «Фронтовик», а она — покажи удостоверение да покажи удостоверение… А ведь, на мой взгляд, как должно быть? Вошел ветеран войны в автобус — должно сразу раздаваться: «Освободите место: в салоне фронтовик». Я ведь в пятьдесят пятом — всего через десять лет после войны — уже закончил семилетку и хорошо помню, какими парни и мужики возвращались с фронта — безрукие, на самодельных протезах, многие из них еще неженатые…
Считаю, мы так и не уяснили до конца, что за подвиг фронтовики совершили, какую адскую работу выполнили. Пусть нынешний двадцатилетний хоть на учебном танке проедет — с открытым люком, просто «пассажиром» — рядом с механиком-водителем. Тогда он обязательно представит, как доставалось танкистам в бою.
Возможно потому, в том числе и потому, я и посвятил свою новую повесть рассказу о сельском жителе, о трактористе — вчерашнем фронтовике, бывшем танкисте.
И о том времени, постоянно послевоенном, рассказать надо. О той поре, когда в деревнях металла не было, его как раз трактористы МТС первыми туда притащили. Чугунок был роскошью, в основном еду готовили в горшках да плошках… Вы знаете, что такое лобогрейка? Не знаете, конечно. Хочется сказать доброе слово и о прицепщиках, была такая специальность. Сколько их, бедных, искалечили, запахали по России!
— Вы назвали несколько качеств, которые важны в жизни. А какие еще цените и в себе, и в людях?
— Нельзя жить не задумываясь. То ли профессия у меня такая, толь склад характера, но я всегда размышляю над , различными явлениями жизни. Почему село называется Сергиевы Горки, а школа и все остальное — Сергиево-Горское? Почему не Горкинское? Проще произносить? Но ведь есть правила… Допустимо ли это исключение из правил? Почему спортсмены Новосибирска и других «азиатских» городов выступают на первенстве Европы?
Я учился с парнем, у которого мать была марийкой, а отец чувашем. А он сам по национальности оказался русским. И в самом деле, кто ты, если отец мордвин, а мать карелка — я знал такую семью. У «диких» африканцев есть и мулаты, и метисы, даже квартеронки, а у нас все русские…
Почему мы не идем на изменение границ областей, на сокращение их числа? Для того, чтобы Гаврило-Посадский район включить в состав нашей области, нужен, оказывается, референдум, а Крым – да тот же Порт-Артур — отдали не спрашивая мнение людей, там живущих. Сейчас рискуем тоже самое сделать с островами Курильской гряды.
Еще раз повторю: почаще надо задумываться. Есть ведь над чем…
Здесь, конечно, воспроизведена только часть того, что сказал во время состоявшегося разговора наш сегодняшний собеседник. Мы его спрашивали и о ходе реформ в России, о которых так много говорят, о ситуации в журналистике и в литературном цехе. И, естественно, о творческих планах. Задавали в том числе и такой вопрос: «Если бы появилась вдруг возможность повернуть жизнь вспять, какую бы ее часть Вы переписали заново?» Юбиляр ответил на него так: «Никакую: о сделанном, о принятых решениях я никогда не жалею, все должно быть определено тем, что называется судьбой». Мы высказали Николаю Николаевичу самые добрые пожелания, в том числе — успешно написать главную книгу. А она, как известно, всегда впереди…

Вероника ЕРМАКОВА, Олег ШИРОКИХ,
(Специально для газеты «Маяк»).
Источник «Маяк» №51 от 3 июля 2001 года