Валерий Кубасов. Аксакал космоса

Недавно исполнилось 74 года Валерию Николаевичу Кубасову — летчику-космонавту СССР, дважды Герою Советского Союза, Герою Венгрии, кандидату технических наук.

Многие в таком возрасте тихо сидят на пенсии, пишут мемуары и воспитывают внуков, а этот космонавт удивляет многих своей энергией. Недаром он несколько лет был президентом теннисного клуба космонавтов в городке на Хованской улице в Москве. Он неоднократно становился победителем международного теннисного турнира памяти Юрия Гагарина. Наш корреспондент беседует с ветераном космоса.

— Валерий Николаевич, вы москвич?

— Нет. Я родился в городе Вязники Владимировской области. Летом 1952 года приехал поступать в МАИ. Этот вуз меня привлекал тем, что с детства меня тянуло к механизмам. Мой отец Николай Иванович по профессии был механик. И я все время пытался что-то мастерить, собирать своими руками, конструировать. Вот и «заболел» реактивной авиацией. Тогда и решил стать инженером и строить самолеты. Однако стал специалистом по ракетно-космической технике и через год после запуска Первого спутника начал работать в КБ, которое возглавлял Сергей Павлович Королев. Правда, попал я туда не сразу. После окончания МАИ меня распределили на предприятие, которое вовсе не занималось космической проблематикой, а я мечтал «работать на космос».

— Какими вопросами приходилось заниматься в КБ?

— Выбором орбит для космических кораблей, расчетом траекторий и их коррекцией совместно с сотрудниками Института прикладной математики АН СССР. Позже защитил диссертацию на эту тему, опубликовал ряд работ в журнале «Космические исследования», а впоследствии обобщил этот материал в монографии «Межпланетные полеты». После полета Феоктистова на трехместном корабле «Восход» стало ясно, что путь в космос не закрыт для специалистов, ученых.

— С Сергеем Павловичем Королевым довелось встречаться?

— Он лично беседовал с каждым из первых тринадцати инженеров, подавших заявление. Если кандидат на его вопрос почему подал заявление отвечал, что хочет стать космонавтом, шансов действительно им стать не оставалось. Когда дошла очередь до меня, я ответил, что хочу испытывать технику, в создании которой участвовал. Видимо, что мой ответ ему понравился и в результате я был зачислен в отряд космонавтов. Датой рождения группы бортинженеров из восьми человек стало 23 мая 1966 года. Хотя в Центр подготовки космонавтов четверо из этой восьмерки попали в августе. Среди счастливчиков были Елисеев, Волков, Гречко и я. Мы прошли медицинскую комиссию и начали готовиться к полетам на космическом корабле «Союз».

— А где вы жили?

— В профилактории. Я в комнате с Елисеевым, а Волков с Гречко. В нашей комнате стоял большой шкаф, две тумбочки, кровати. На стене — репродуктор. Шесть дней мы находились в профилактории, а по субботам уезжали домой. Заниматься приходилось много. До позднего вечера — учеба и тренировки. Спать ложились ближе к полуночи. В семь утра – подъем, как в армии. Вскоре наша группа пополнилась «новобранцами» — Макаровым, Севастьяновым и Рукавишниковым.

— Сергей Павлович был крутого нрава?

— Генеральный конструктор ракетной техники был человеком требовательным. К себе и окружающим. Хотя он строго никого не наказывал. Словом, всегда был строгим, но справедливым. Первая встреча с Королевым была в ОКБ-1. Сергей Павлович ревностно относился к тому, чтобы работники КБ всегда вовремя приходили на работу. И нередко лично проверял явку на рабочее место. Мне же большую часть пути до работы приходилось проделывать на электричке. Однажды она немного задержалась и мне пришлось бежать вверх по лестнице в свой отдел. На этаже чуть не столкнулся с человеком невысокого роста, с серьезным, волевым лицом и проницательными глазами. Он мельком строго взглянул на меня, я поздоровался кивком головы и пробежал мимо. Без пяти минут оказался на рабочем месте. Тогда ребята сказали мне, что несколько минут назад заходил Королев. Вот так в первый раз увидел Сергея Павловича.

— С Гагариным вы тоже встречались?

— В те времена мне довелось готовиться вместе с Юрой на новом тогда корабле «Союз». В связи с этим то и дело возникали спорные ситуации, что-то не получалось и тогда я раздражался. Реакция Гагарина всегда была неизменной. Он отводил меня в сторону и просил, чтобы я держал себя в руках. Во многом благодаря его влиянию научился более спокойно вести себя в различных ситуациях, стал сдерживать эмоции там, где они не нужны. Однажды вечером после посещения завода «Союзов» мы шли с Гагариным, Николаевым и Горбатко по улице подмосковного Калининграда. Вдруг Юрий предложил зайти ко мне в гости. Мне же было стыдно пригласить друзей. Ведь я, жена, дочка и теща жили тогда в одной небольшой комнате старой коммунальной квартиры. Я прямо сказал об этом Юрию. А через несколько дней мне вдруг позвонили из завкома и сообщили, что дают новую квартиру. Вот так Гагарин помог мне с жильем.

— Валерий Николаевич, вы ведь аксакал космоса – трижды побывали на орбите…

— В этом году исполняется 40 лет со дня первого полета. Было это в октябре 1969 года на корабле «Союз-6» вместе с Шониным. Это был первый по тем временам групповой полет, когда на околоземную орбиту вышли одновременно три корабля. На следующий день после нашего старта был запущен «Союз-7» с Филипченко, Волковым и Горбатко. Через сутки в космосе оказался и третий корабль «Союз-8», который пилотировали Шаталов и Елисеев. Они должны были состыковаться, но отказала система стыковки. Нам предстояло провести первую в мире сварку металлов в невесомости. Иногда говорят, что мы должны были снимать процесс стыковки со стороны. Мы же не могли сблизиться с ними потому, что на нашем корабле не было системы сближения. А в ручном режиме это тогда никто не умел, хотя мы с Шониным и пытались это осуществить.

— Как прошел эксперимент по сварке?

— Его готовили для нас в Киеве, в Институте электросварки имени Патона. Там же была создана автоматическая установка «Вулкан», управлять которой можно было из спускаемого аппарата. Сварка выполнялась электронным лучом, сфокусированным магнитным полем. Мы с Шониным разместились в спускаемом аппарате, а сама установка осталась в орбитальном отсеке, в котором на время эксперимента был создан вакуум. По моим командам «Вулкан» выполнил всю программу сварки. Были опробованы многие ее виды, применялись различные материалы. Потом мы восстановили в отсеке нормальную атмосферу и приплыли туда из спускаемого аппарата посмотреть на результаты эксперимента. Сразу почувствовали какой-то странный запах, словно в баллоны для наддува закачали некондиционный воздух.

Принюхиваясь, я подплыл к столу со сварочными образцами и ахнул. Стол чуть ли не пополам разрезан, как острым ножом, края оплавлены, обшивка отсека тоже. Нам тут же пришлось вернуться в спускаемый аппарат. Благо, что полет был практически завершен, программу свою мы всю выполнили. Сидим с командиром в креслах, обдумываем создавшуюся ситуацию: стол со сварочными образцами, полученными такой ценой, остался в орбитальном отсеке.

Если их не забрать — они сгорят при посадке в плотных слоях атмосферы вместе с отсеком. Нужно было что-то делать. Включили телекамеру, внимательно еще раз поглядели на стол, на обшивку, оценили обстановку в отсеке. Решили для подстраховки снизить в нем давление. Если обшивка выдержала больший перепад, то должна устоять и при меньшем давлении. Я отправился за образцами один — так было меньше риска. Забрал образцы, вернулся. Плотно задраил за собой люк и больше в орбитальный отсек не входили. После посадки специалисты выяснили, что неправильно было учтено влияние магнитного поля Земли. Из-за этого изменилась фокусировка электронного луча и вместо сварки получилась резка.

— Можете рассказать случай, когда вас сняли с полета?

— На «Союзе-11» я должен был лететь бортинженером вместе с Леоновым и Колодиным. Полет на первую в мире орбитальную станцию! Мы долго готовились, сдали все экзамены. Перед самым стартом, на Байконуре, в ходе последнего медицинского обследования у меня вдруг обнаружили» «затемнение в легком». Хотели вместо меня в экипаж назначить Волкова из дублирующего экипажа. Но Леонов отказался. Тогда весь экипаж с полета был снят. Всего лишь за два дня до старта. Позже я прошел дополнительное обследование. Никаких «затемнений» у меня не обнаружили. Легкие были чистыми. Что же тогда произошло перед полетом? Как сказали врачи, это была аллергия. А в космос отправились наши дублеры — Добровольский, Волков и Пацаев. Этот полет закончился трагически – весь экипаж погиб из-за того, что не сработал злополучный клапан.

— Второй полет был летом 1975 года. А были нештатные ситуации?

— Тот полет завершился стыковкой на орбите нашего «Союза и американского «Аполлона». Были, разумеется, и нештатные ситуации. Перед самым стартом вдруг отключились все телевизионные камеры в корабле. На сам старт это не повлияло, но, оказавшись на орбите, нужно было как-то исправлять положение. Оказалось, что из строя вышел блок коммутатора, который находился за внутренней обшивкой отсека. Чтобы добраться до него, нужно было каким-то образом вскрыть обшивку, сделать в ней окно.

Из инструментов у нас тогда на борту имелись небольшая отвертка, плоскогубцы, ножницы и охотничий нож, который по совету Леонова, был куплен прямо на Байконуре. С Земли нам посоветовали вначале сделать ножом надрезы в алюминиевом листе обшивки, а уж потом ножницами вырезать окно. Я попробовал — не получается. Металл толстый, режется плохо. Да еще невесомость. Как только начинаешь что-то делать с усилием, сила инерции тебя тут же отталкивает и начинаешь плавать, болтаться внутри корабля. Мы долго примерялись, но потом Леонов держал меня за ноги, чтобы фиксировать и светил фонариком, так как под столом, где шла работы было темно. Я сделал отверстие в листе ножом, стал рвать обшивку плоскогубцами, откусывая небольшие кусочки. Так мы добрались до нужного блока.

— Сняли его?

— С большим трудом. Дальше предстояло соединить между собой два электроразъема. Но оба они оказались «мамами» и соединить их было невозможно. С Земли предложили использовать проволоку. Но где ее взять? Тут я вспомнил, что у нас на борту есть гайки, законтренные как раз подходящей проволокой. Сняли ее оттуда, сделали дужку и соединили разъемы. С Земли поступает следующее распоряжение: нужно изолировать контакты. Но чем? Изоляционной ленты на корабле не было. Тут я вспомнил, что в аптечке есть лейкопластырь. И все это тогда, когда мы должны были спать перед стыковкой. Поспать тогда удалось часа два, но телесистема заработала. Мы ее включили на следующий день. Работала лишь одна камера. Я спросил Землю, есть ли изображение? Отвечают — есть! У меня тогда невольно вырвалось: «Не может быть!». Но изображение действительно появилось, и все, что мы делали, было не напрасно.

— В космосе американцев разыгрывали?

— Мы с Алексеем Леоновым знали, что после успешной стыковки с американцами должен состояться совместный обед на нашем корабле. И решили немного разыграть астронавтов. С Земли захватили несколько этикеток от водки «Столичная», а в космосе наклеили их на тубы с соком и борщом. Когда состыковались с «Аполлоном» и сели обедать с американским экипажем, достали эти «раритеты», выставили их на стол. Астронавты были удивлены и радовались как дети! Еще бы — русская традиция в действии — выпить «по маленькой» за встречу. Но когда они попробовали угощение, развеселились еще больше.

— Как прошел третий полет с венгерским космонавтом?

— Успешно. Было это 26 мая 1980 года. Я отправился в космос в качестве командира корабля «Союз-36» по программе «Интеркосмос», совместно с космонавтом Венгрии Берталаном Фаркашем. Программа полета включала посещение и работу на орбитальной станции «Салют-6», где в то время несли космическую вахту Попов и Рюмин. И в этом полете не обошлось без «поединка с техникой» — вышла из строя кинокамера. Много времени ушло на ее разборку и выяснение причин неисправности. Никак не удавалось ее починить — «жевала» пленку. Наконец я понял, что дело в моторчике. Нужно сделать новую кассету, но не одну, а две, меньшего размера. У маленькой кассеты, которая помещается внутри кинокамеры, свой моторчик, он тянет нормально. Так что вроде бы должно получиться. Основательно помучившись, я все же сумел изготовить новые кассеты. Не обошлось без сложностей и с их зарядкой кинопленкой.

Обнаружили, что мотать руками неудобно. Чтобы ускорить процесс, из подручных средств изготовили нехитрое приспособление. Получился небольшой станок для перемотки пленки. И все равно работать с ним внутри темного рукава было непросто, ведь пришлось удерживать кассеты от разматывания. А кинофильм о своем пребывании в космосе мы все-таки сняли!

— Фаркаш летал в космос с усами, а это ведь считается плохой приметой…

— Я ему сказал, что Георгий Иванов был первым космонавтом с усами и у него в полете случилась неудача. Берталан тогда задумался и нехотя, но все же пообещал мне сбрить роскошные усы, если мы без приключений доберемся до станции. Уже на борту напомнил ему о нашем уговоре. Берци — так между собой мы называли Фаркаша взмолился: «Не надо! Как же я без усов? Женщины Венгрии меня не поймут…» После недолгих «переговоров» нам удалось найти разумный компромисс: не сбривать ему усы, а постричь их. Отлавливаем брыкающуюся жертву, тащим к креслу, фиксируем, чтобы не уплыла.

Обреченный Берци смирился с насилием — не очень сопротивлялся. В качестве парикмахерского инструмента выбрали ножницы по металлу, самые большие из тех, что были на станции. Дружно набрасываемся на Берталана. Я держу клиента за голову обеими руками, Рюмин угрожающе водит перед его лицом могучими лезвиями, а Попов вооружается пылесосом, без которого в космосе не обходится ни одна подобная операция. Включили и кинокамеру, чтобы запечатлеть для истории эту волнующую картину. Хищно щелкают ножницы — и Берци провожает скорбным взглядом уплывающие в пылесос усы. Черновая обработка окончена, и затем я маленькими ножницами пытаюсь придать оставшейся растительности форму усов. Берталан остался доволен таким исходом. И слово свое перед нами сдержал, и при усах остался.

— После третьего полета в космос не тянет?

— Тянуло и мог бы еще слетать, но кто-то решил, что командиром корабля обязательно должен быть военный космонавт. А я со своим опытом, в том числе и опытом командира корабля, не хотел подчиняться неопытному, не летавшему командиру, пускай даже военному. Поэтому я стал заниматься подготовкой молодых космонавтов. Меня назначили руководителем летно-испытательной службы. Я работал в этой должности десять лет. Потом стал заниматься разработкой, созданием и эксплуатацией систем жизнеобеспечения, терморегулирования, медико-биологического обеспечения для космических кораблей и орбитальных станций. По этой теме работал вплоть до выхода и на пенсию.

— У вас есть хобби?

— В молодости оно было одно, сейчас – другое. С 9 лет ходил на охоту, увлекался рыбной ловлей. Какое-то время работал в рыбацкой артели. Неводом мы ловили рыбу по ночам. И так — до окончания школы. Рыбалкой увлекаюсь до сих пор, но на поплавок мне смотреть скучно, особенно, когда нет клева. Вот почему предпочитаю спиннинг. Не поверите, но за ягодами и грибами я ни разу в жизни не ходил. Другое дело — охота.

— А говорят, что ваше хобби – теннис…

— Это правда. Причем достаточно регулярно — раза по три в неделю выходил на корт. 12 апреля – в День космонавтики- пройдет традиционный международный теннисный турнир памяти Юрия Гагарина. Кстати, именно благодаря Юрию Алексеевичу Гагарину я начал играть в теннис. Горжусь, что трижды выходил победителем этого престижного турнира в парном разряде. Многие годы был президентом теннисного клуба космонавтов.