Общество

«Товарищи, граждане, люди,
А завтракать завтра что будем?..»
(Из песни Михаила Ножкина).
Написанный десять лет назад очерк «Выгон» как-то естественно потянул за собой и два других: «Полдни» и «Сенокос». Соединенные вместе они составили цикл «Корова на дворе», дополненный затем «Последними днями». Настало время рассказать и о добровольном соединении людей, владельцев коров, которое называется емким словом «общество». Общество нанимает пастухов, назначает день выгона, распределяет покосы, выполняет коллективные работы, но прежде – внутренне организовывается, выбирая председателя и актив. До недавнего времени мне казалось, что держать коров на окраинах нашего небольшого городка будут всегда. Действительно, раньше счет поголовья шел на десятки, а теперь перешли на единицы. Корова стала у нас редким животным.
Но большинство людей не видят в исчезновении буренок с подворий не только городских, но и деревенских жителей ничего страшного: молока в магазинах – залейся, да и выбор продуктов из него весьма разнообразен, все в яркой пластиковой и пленочной упаковке. Молочницы днями простаивают на рынке, чтобы продать свойскую сметану, молоко или творог. Призыв же главного санитарного врача России Геннадия Онищенко называть вещи своими именами и не писать на пакете «Молоко», если там не молоко, а некий молочный продукт, сделанный из порошка, остается пока гласом вопиющего в пустыне. Пустыней, зарастающей кустарником и деревьями, стали наши луга. Идешь мимо, и тоска берет: когда-то в сенокос здесь кипела работа, а ветерок разносил над покосами такой дух свежего сена, что голова кружилась. Но вернемся к недавнему прошлому.
В обществе от председателя много зависело от его сноровки, знания дела, отношения к людям, честности. Председателем на момент нашего вступления в общество был Николай Трифонов. Сам он держал не корову, а овец, но тут уж дело вкуса и привычки, а был он с деревенскими корнями, луга знал хорошо, председательствовал толково. У нас с нашим теленком был тогда вообще номер даже не шестнадцатый: паев в сенокос на телят не давали. Мы косили в улице одуванчики, сушили на лужайке возле дома, но где там запасти на зиму, хоть и на теленочка. Какова же была наша радость, когда мы узнали, что на телят наделили за мостом возле Иванихи. Мало того, председатель договорился с трактористом, и он скосил все паи. Нам оставалось только взять грабли и вилы и пойти собирать готовое уже сено: лето в тот год было жаркое, и солнце мигом, до звона, высушило скошенную траву.
Никогда не забыть этот ни с чем не сравнимый аромат сена, особенно сильно и душисто пахла осока. Начав с обеда, мы закончили складывать свои копны только к вечеру, навыков еще никаких не было – одна только прыть, хотя полоска пая была не широкая, но длинная. Однако, с делом мы справились и даже, уходя, все оглядывались на стройные свои сооружения из сена, аккуратно причесанные граблями, по примеру других, более опытных коровников: гладкую копну ветер обдувает и не больно-то лохматит. Был Николай Трифонов председателем год и оставил по себе хорошую память.
Да, мы были всего лишь начинающими коровниками, и дела общества поначалу нас мало касались, и то, что выбрали нового председателя, мы тоже узнали не сразу. Как-то, в начале июля, к нашему дому подъехал мотоцикл с коляской. Управлял им Владимир Климов, как оказалось, наш новый председатель, а в люльке сидел Виктор Казанцев. Я тогда поправлял столб у калитки, а они мне сказали, чтобы я бросал все, брал вилы и ехал с ними. Они дали мне мотоциклетный шлем, и мы помчались в луга. Это были ближние угодья общества. А по соседству находились луга тогдашнего совхоза «Вперед». Их тракторист, видимо, по незнанию, скосил большой участок нашего луга. Новый председатель все это просек, разобрался, что к чему, покликал народ, и мы стали собирать скошенное и уже сухое сено в копёшки. Трава была мелкая, и нужен был навык, чтобы подцепить ее на вилы. Женщины сгребали сено в валки, мы таскали его и складывали в копны.
Раз в неделю, обычно по четвергам, заходит к нам с утра в редакцию Антонина Михайловна Шубарева из деревни Кудрявцево приносит творог, сметану, молоко. С ней очень интересно поговорить: была Антонина Михайловна в свое время главным зоотехником в перовском колхозе, знает сельскую жизнь изнутри, и многое может рассказать о ней.
«Заботу о скотине передала мне сестра, — говорит она, — свой крест или «болезнь», понимай как хочешь. Я тоже стала трудоголиком. Но это меня и спасает: с утра все тело болит, все ноет, а вставать надо, и встаешь и начинаешь обихаживать скотину, и разработаешься, и все встает на свои места. Богатства корова не дает, но жить безбедно позволяет. Разве мы на пенсию прожили бы!».
А в самый последний свой приход Антонина Михайловна сказала простым словами о том, о чем открыто уже говорят во всех средствах массовой информации – об угрозе голода. «Вот мы поссоримся с Украиной или с Америкой, и они перестанут нас кормить – голод начнется страшный. Взять нашу деревню — только двое коров держат, в Олтушеве – трое. Колхозная земля бурьяном поросла – целина натуральная, а начни ее пахать, что она даст? Скотину тоже надо еще вырастить. Народ у нас обленился, понаставили тарелок, сериалы разные смотрят, а выращивать картошку, хотя бы для себя, уже никто не хочет. А зачем, если можно купить? Сегодня купишь, а завтра, возможно, и нет». И это говорит сельский житель.
Сейчас много говорят об оптимизме, мол, мы жить стали лучше, машин много стало. Действительно много, так много, что без светофора и дорогу не перейдешь. А в больших городах пробки на дорогах. И в головах у нас пробки, хотя уже сейчас вряд ли найдется человек в здравом уме, который скажет, что продукты питания не будут дорожать. Они и так сейчас, ой, как недешевы, а будут еще дороже. Просто надо на вещи смотреть реально. Уже почти не стало натуральных продуктов, они все дорожают, а вкус пропадает, да и питательная ценность тоже. Такие продукты прибавляют людям тучности, порой просто вредны для здоровья. Их производители приманивают нас разными ароматизаторами, оберткой красивой, удобной расфасовкой. Да и у частника место традиционной стеклянной банки заняла пластиковая бутылка. Что из нее пили и что в нее лили, пока не наполнили молоком, пойди догадайся. Приходится кипятить, а это уже не то. А вот стеклянной банке можно целую оду посвятить. Она и при заготовках хороша и экологически безопасна, и служить может долго, если аккуратно с ней обращаться. А от пустых пластиковых бутылок мы уже караул кричим – они везде. Один мой хороший знакомый, Кулибин по складу ума, делает из них теплицы, изгороди, водосточные трубы, но он всего один такой…
Но вернемся к нашей теме. Владимир Климов тоже взялся за дело основательно. С ним мы ездили в луга, ставили пограничные метки. Лазили по болоту, размечая «на грядах» и на основных угодьях паи: вправо от дороги до реки и влево – до озера. Нужно было хорошее знание лугов и сметка, чтобы не перепутать длинные полосы паев, то и дело прерываемые озерами или бакалдинами. В обществе люди были в основном пожилые, ходить делить луга мало выискивалось охотников, разве что корысть кого подъедала, мол, лучший пай достанется. Такая привилегия действительно была, но лично для тех, кто ходил с «шагалкой» по лугам, таскал заготовленные в зарослях ивняка вязанки колышков с затесами для номеров, вбивая их в нужном месте, она, эта привилегия, имела второстепенное значение: главное – хорошо сделать свое дело для общества, чтобы все были довольны. Луга не одинаковые, и опытные, совестливые делильщики всегда старались уравнять паи: где луговина начинала укорачиваться, там прибавляли еще «полшагалки», «шагалку», а то – две или три, смотрели и на качество травы, и на то, прерывается ли пай водоёмами, тогда и на воду тоже добавляли. Дело делалось так, чтобы никого не обидеть. Себя тоже не забывали. Председатель спросит только: «Ну, что, мужики? Берем с такого-то – по такой-то номер? Чтобы всем в одном углу». Вот и вся корысть. И, несмотря на все старания, недовольные все же находились: мол, и пай плохой достался, и делильщики самые лучшие – забрали. При этом забывали, что с любого пая можно взять приличный укос, если косить будешь как надо, а то и с самого хорошего – возьмешь лишь пшик.
Мудрый Иван Васильевич Швецов всегда отвечал про свой пай, что там у него только клевер да тимофеевка. Он всегда ходил делить луга, и на все общественные мероприятия – без особых напоминаний, по первому зову. Были в обществе люди уважаемые, почитаемые, к мнению которых всегда прислушивались, но сейчас, оглядываясь назад, понимаешь одно – именно Иван Васильевич Швецов был совестью нашего общества, и с этим согласятся все, кто знал его. Невысокого роста, коренастый, со смуглым от загара лицом, был он по своей природе человеком честным и справедливым. Работал раньше шофёром, слесарил на фабрике. Супруга его, тетя Нина, была добрейшей души человек. Жаль, нет уже ни ее, ни Ивана Васильевича в живых. Помню, как в наш первый год у нас не пришла домой Марта. Оказалось, что это тетя Нина загнала «заблудшую овцу» и послала нам сказать. Никогда не забыть ощущение доброты, исходившее от этой женщины. На полдни они с Иваном Васильевичем иногда вместе ходили, а иногда она сядет на велосипед и поедет на «Поле чудес», приладив дойницу к багажнику. Этим же видом транспорта пользовались и тетя Нина Казанцева, и Екатерина Ивановна Аникина и тетя Маруся Поздеева.
Обычно первым полезным делом была у нас очистка склонов нашего знаменитого Венца от мусора, особенно склянок, железок разных. Делалось это с той целью, чтобы животные не поранили ног. И надо было потрудиться в поте лица, чтобы очистить эти Авгиевы конюшни. Чего только не подбирали мы в ведра, чего только не закапывали в глубоко вырытые ямы.
Вообще Толмачевский венец – это образчик России: несказанная красота и широта там, сверху, грязь и мусор внизу. Есть чего показать гостям, даже заморским, но есть за что и краснеть до корней волос. Хорошо еще, что раз в год мы, соблюдая свои интересы, выступали добровольными санитарами этого конкретного места, принося общественную пользу в масштабах города. И так было, пока мы стадо гоняли в луга. На тех же «Ямах», построив переход через грязную речку с помощью березовых стволов, грунта и дерна, мы не только обеспечили переправу животным, но и людям стало удобно ходить.
Так же и с бетонными плитами получилось, по которым все переходили к реке. Были они под водой: идешь на полдни, и разуваться приходится. Помню, как бабушку Потокину переправляли: сделали с ее сыном руки замком, она села и мы ее перенесли (у нее болела нога). Так вот, поспорили-поспорили, покричали на собрании, выслушали все предложения и решили чистить протоки. Председателем тогда была Татьяна Астанина. С утра собрались с лопатами, в резиновых сапогах, которые мало кому помогли, потому что приходилось лазить чуть ли не по пояс в воде. И пожилые, и молодые – все трудились на совесть, с солеными шутками да прибаутками, глядишь, и сделали большое дело. На плитах стало сухо. Теперь не только нам на полдни и в сенокос можно было проходить здесь не разуваясь, но также и рыбакам, и отдыхающим, идущим на реку купаться. Всем сделали добро, и не беда, что сами-то мы промокли до нитки, да и день какой-то пасмурный был: отжали одежду, вылили воду из сапог. Кто-то успел уже за самогонкой сбегать – не ради пьянства окаянного, а ради сугрева.
Эти совместные работы должны были сплачивать все общество. Так оно и было по сути, но лишь в отношении активной его части, тех людей, которые постоянно участвовали в его делах и заботах. Если брать количественно, то в лучшем случае – это половина, нередко с большой натяжкой. Кому-то некогда, кому-то неохота, да мало ли чего. Правление общества предлагало со всех отлынивающих брать деньги, в фонд общества. Да поди, собери с прижимистых коровников лишнее: отдадут за пасьбу, а за другими взносами» и не подходи. Это подтачивало изнутри и без того разношерстное, год от года ослабевающее и качественно, и количественно общество. Основу его составляли истинные коровники, те, кто занимался скотиной давно и расставался с ней только тогда, когда уже и сил никаких не оставалось, и помощи ждать было неоткуда. Странно смотреть сейчас с Венца в разгар лета на пустые луга, не видеть там коровьего стада, идущего на водопой, или людей занятых сенокосом. Все ушло, а, казалось, что так будет вечно, но не зря старики говорили: «Мы уйдем, молодежь этим уже не будет заниматься». Все так и вышло: молодежи нужно другое — стабильную работу с хорошим и желательно растущим заработком, современный отдых, виды которого стали столь разнообразны и привлекательны, были бы «бабки», и корова тут ни с какого боку не нужна.
Некоторые рассуждают: корову содержать трудно, а значит этого делать не нужно. Если тебе нужно молоко, сходи в магазин и купи – это не трудно. К тому же группа ученых пришла к необычному выводу, распространенному ООН. Оказывается не промышленные выбросы, не газ фреон, не выхлопы автомобилей, а коровы создают парниковый эффект. Коров, стало быть, долой. Детей накормим чем-нибудь синтетическим, а у взрослых, особенно пожилых людей, организм молоко, де, вообще не усваивает.
В связи с последним утверждением вспоминается член нашего Толмачевского общества Анатолий Павлов. Доживший до седин, он не только сохранял большую работоспособность и удивительную подвижность, был молод, если не телом, то душой уж точно. Частенько брался держать общественного быка, а когда, обычно после Покрова, пастухи бросали кнуты, он вызывался пасти стадо, иногда даже один, без помощника. Ходил на все общественные мероприятия, обладал веселым, легким нравом, был, как бы сейчас сказали, «приколистом»: с ним всегда было весело и луга делить, и переправы строить, и сено на быка заготавливать. Его как-то не давили года, все его звали Анатолька, и ему это шло. Вот он как раз любил и пил от души молоко, сок жизни (повторюсь) по определению Авиценны. Но и Анатолия Павлова нет уже в живых. Когда несколько лет назад возле церкви об этом сказала мне его супруга тетя Клава, в это трудно даже было поверить – настолько живым, подвижным, веселым, азартным в любом деле был он всегда. Таким и останется в памяти. Эти люди, по сути, и составляли костяк общества, они привносили много доброй энергии в его климат. Не стало их, не стало через какое-то время и общества в его прежнем виде.
Но первую потерю мы понесли, когда ушел из жизни Виктор Казанцев. Была болезнь, и был суицид, и Бог, как говориться, ему судья. В предыдущих очерках о Викторе было не раз упомянуто: о том, как он косил и учил этому непростому и искусству других; как отбивал косы, всем, кто ни попросит, а порой, и сам предлагал, видя, как человек мается с тупой косой: «Она у тебя, как перочинный ножик, — скажет он, бывало, потрогав пальцем жало косы какого-нибудь начинающего «рубаки», – приходи вечером, я тебе ее отобью»; как участвовал буквально во всех делах общества, не один год состоя в его «политсовете» — правлении. Но от председательства открещивался, как ему это ни предлагали, как ни просили, как ни уговаривали. Этот крест был действительно тяжел, однако его не раз несли и женщины. Какое-то время председателем была по старой памяти тетя Лида Емельянова. «По старой памяти» – потому что она бывала в этой должности и прежде. Неплохо председательствовали Эльвира Золина и упомянутая уже Татьяна Астанина.
Ну а все последние года, что мы были в обществе, председателем выбирался Сергей Печенин. Он содержал несколько коров, своего и общественного быка, другую живность. Кормился с этого и, довольно твердо руководил обществом. То, что твердость эта необходима, почувствовал каждый из названных председателей. Куда утром гнать стадо, дает команду только председатель. А то одним ближе на полдни ходить к реке, другим – в Комзяки. Конечно, и пожилых коровниц можно было понять, хотя, что в одну сторону, что и в другую – не ближний свет. И председатель должен выбрать оптимальный вариант: где лучше было пасти и по погоде, и где коровы травы наедятся. Разве можно идти на поводу у горластой тетки Крикулихи или острой на язык бабки Крапивихи!..
Таких обществ, как наше Толмачевское, было в Вязниках не одно и не два, некоторые сохранились, но, как и наше, сильно поредели. Сейчас в лугах голо – не видно ни стад, ни копен сена – тишина. А какие споры происходили из-за сенокосных паев! Кому-то казалось, что его обделили, кому-то – что его обкосили. У каждого свои амбиции, свой гонор, свои, свои претензии. Как-то одному аксакалу померещилось, что мы его обкосили. Спрашиваем, какой у него номер, такой-то отвечает. Вышло, что мы даже и не в соседях и обкосить его никак не могли, да и не имели такого желания ни по отношению к нему или кому бы то ни было еще. Другой соседке по сенокосу померещилась с венца, что мы ее копны в трактор грузим (вполне объяснимый обман зрения). Всполошилась, спустилась с крутых вершин и устроила шум, хотя уже поняла, что не права и все ее копны на месте. Сколько таких заморочек было за все эти годы, мог бы рассказать чуть ли не каждый. Иной раз люди обижались друг на друга из-за глупых недоразумений и годами потом не «кланялись», не разговаривали друг с другом, а дело выеденного яйца не стоило. Вряд ли это добавляло нам единства, и здесь мы очень схожи со всем нашим обществом в целом, в котором вдруг резко поменялись ориентиры: стали цениться не дружба, взаимопомощь, трудолюбие, честность, добрососедство, а наоборот – нажива любой ценой, индивидуализм, ловкачество. Общество стало таять на глазах: старики уходили, а молодежи ничего подобного не надо уже было: а зачем? Последние могикане Толмачевского общества, отказавшись практически от всех угодий, пасут небольшое стадо за старым кладбищем, как рассказала тетя Нина Соловьева, тоже одна из коренных коровниц Толмачевского общества.
Сейчас говорят о продовольственном кризисе, о голодных бунтах где-то там в Сомали. Глупо утешать себя тем, что это нас не касается. Сегодня не касается, а завтра коснется. Мы давно потеряли свою продовольственную независимость, к нам много ввозится импортных продуктов, которые попадают на наш рынок порой по черным и серым схемам, не принося дохода государственной казне. Закупают, что подешевле, – всякую негодь, вроде перемороженного мяса с американских армейских складов, мол, в русском брюхе и долото сгниет. Часто «продукты», даже не генетически измененные, наносят прямой или косвенный вред здоровью людей. Чтобы что-то изменилось, нужно, прежде всего, изменить свое сознание. Мы вдруг стали обществом потребления. Потребления -чего? Да и общество ли мы вообще?..

С. АПОСТОЛОВ.