Алексей Фатьянов

Нина Краснова
ФАТЬЯНОВ
ЭССЕ

Фатьянов родился в 1919 году, 5 марта, в городке Вязники Владимирской области, на окраине, в Малом Петрино.

У Фатьянова при жизни вышла только одна книга стихов, «Поет гармонь», в 1955 году, во Владимире. Его стихи выходили в Музгизе, в сборниках советских композиторов и в сборниках из серии «Песни советских поэтов», но книга у него вышла только одна.

Песни Фатьянова долгое время существовали для меня, как и для «ста тысяч других» граждан России, отдельно от его имени. До тех пор, пока я не попала на Фатьяновский праздник. В 1986 году, когда я жила в Рязани, Владимирский Союз писателей пригласил меня на 13-й, а для меня первый, Фатьяновский праздник в районный городок Вязники, на родину Фатьянова.

Я приехала в Вязники вечером 7-го августа, а уехала оттуда утром 11-го августа (1986 года. — Н. К.). Жила я там в новой части города — в новой гостинице «Вязники». Конечно, за два дня я не успела осмотреть да еще и изучить весь городок, при том, что он и невелик… Но все же за два дня я много где успела побывать — и в новой, и в старой части Вязников. И на окраине, в деревне Малое Петрино, где родился и жил Фатьянов, и в центре, и много чего успела увидеть, в том числе и сады с владимирскими вишнями и яблонями, растущие за заборами, плетнями и в палисадниках, как в своеобразных корзинах и в кашпо, и вязы (вязов надо бы насажать на улицах побольше, чтобы Вязники больше отвечали своему названию), и деревянные домочки-теремочки (каждый годится для музея под открытым небом)… и, конечно, дом Фатьянова (внушительный такой, там живут родственники поэта… а местные власти хотят взять этот дом под музей, а им дать современную квартиру, а они не хотят менять горшки на глину, их не устраивает ни какая современная квартира, пусть даже и со всеми удобствами). Видела я и Благовещенскую церковь — там располагается этнографический музей, и там же — литературный музей Фатьянова. Ишь, куда Фатьянов въехал, ввалился, как мышка в коробочку!

На озере Подгорном, в котором когда-то купался Фатьянов, за Малым Петрином, я была, и не только видела это озеро и любовалась им, но и купалась в нем. И у родника я была (в овраге через дорогу от Благовещенской церкви, в котором Фатьянов любил сиживать со своими друзьями) и пила там воду из родника. Вода там такая чистая и вкусная… даже странно, что она — живая вода из сказки — льется и льется из трубы в землю свободно, беспрепятственно, бесперебойно и «зря пропадает», и странно, что она бесплатная, а какая-то водка (ядовитая вода, отрава) стоит в магазине 10 рублей и из-за нее люди дерутся и выстаивают фантастически огромные «очередя», даже и не одну.

А еще я была на площадке Венец, у обрыва, и видела оттуда реку Клязьму и «заклязьменские дали», «как на ладони», и церковь под названием Золотая Грива… О красна ты, Земля Володимирова!

13-й праздник Фатьянова прошел на славу. Все говорят, что из всех праздников этот получился самый лучший, хотя он и 13-й. О нем были информашки в «Лит. России» и в «Лит. газете», а еще — репортаж во владимирской газете «Призыв». Традиционный концерт на Солнечной (и правда — солнечной, и к тому же битком набитой людьми, зрителями) Поляночке (в диком, похожем на лес парке) шел целых три часа. И ни один зритель не покинул Поляночку.

Когда дали мне слово (почти под конец), я сказала, что я с пеленок знаю и люблю его песни и что его поэзия — как изумительно-чистый родник в овраге напротив Благовещенской церкви и как плещущееся под ветерком озеро за Малым Петрином, и передала поклон всем гостям и участникам праздника от рязанцев. А потом я прочитала два своих стихотворения.

Зрители подарили мне цветы. А Людмила Лядова — энергичная она женщина! — отняла у меня мою книгу «Потерянное кольцо», которая была у меня с собой, и сказала, что напишет песню на мои стихи (не знаю, напишет или нет).

А выступала я на Солнечной Поляночке в русском (венгерском, импортном!) платье, похожем на старинные наряды, которые висят в музее в Благовещенской церкви… А на другой день я выступала с бригадой в совхозе «Спартак», в парке текстильной фабрики…

Часто видели Фатьянова «поддающим» в ресторане ЦДЛ и распевающим песни. Он не хулиганил, не сквернословил, не дрался и ни на кого не задирался и не нападал, просто пел песни. Можно сказать, что вел себя очень хорошо. А администратор выгонял его из ЦДЛ, будто он хулиганил… А других, которые дебоширили там и били посуду и окна, он не трогал, потому что боялся к ним подойти.

Один писатель как-то ночью позвонил Фатьянову и говорит ему: «Знаешь, я что-то уснуть не могу. Вообще я что-то плохо сплю последнее время… Даже таблетки пробовал принимать, но они мне не помогают. Я не знаю, что делать. Может, ты посоветуешь мне что-нибудь, какое-нибудь средство от бессонницы?» — А Фатьянов на это ему говорит: «Ты знаешь что делай, если не можешь уснуть?» — «Что?» — «Бери книгу и читай. И сразу уснешь. Если не можешь уснуть, бери книгу». — «А какую книгу?» — «Любую. Я, например, от любой засыпаю. Самое верное средство от бессонницы — читать книгу». Он всем советовал прибегать к этому средству.

Фатьянову в 2003 году было бы 84 года. Он вполне мог бы жить. Живет же Боков, который родился не в 1919, а в 1914 году, еще при царе. Но Боков ведет, так сказать, правильный образ жизни, не пьет и не курит и не суетится, соблюдает определенный режим, потому и живет долго, и не только живет, но и плодотворно работает, а Фатьянов давно в могиле… У каждого свой век и своя миссия.

У Фатьянова был не только поэтический, но и музыкальный талант.

И Фатьянов нередко сам подсказывал своим композиторам мелодии своих песен, а композиторы обрабатывали их и доводили до лада.

Мандельштам говорил, что поэзия существует только в исполнении. Фатьянов полностью в этом исполнении.

Литературные снобы смотрят на Фатьянова со всеми его стихами и песнями сверху вниз, пренебрежительно, считая, что он — поэт не высокого пошиба и все его творчество — это не искусство в высшем понимании слова, то есть это все не высокое искусство, а так, какая-то самодеятельность. Вот Бродский — это да, это другое дело. А Фатьянов… ну что Фатьянов? Разве можно сравнить его с настоящими поэтами, с мировыми величинами?

Фатьянов для России и для нашего славянского народа в целом — важнее, чем бумажные поэты, чем даже, допустим для эпатажа, Гомер с его громоздко-описательной «Одиссеей» и «Иллиадой», и другие мировые величины. И уж, конечно, он один важнее всех тех наших литературных снобов, т. н. приверженцев высокой поэзии, которые его ни в грош не ставят со всеми его стихами и песнями.

Литературные снобы из так называемых элитарных кругов, рафинированные книжники, столичные хлыщи, мнящие себя избранными, считают, что Фатьянов — лапоть из деревни, из провинции. У него нет высокой культуры. И что хорошего, что по-настоящему ценного он может создать в литературе, не имея высокой культуры и хорошей образовательной базы?

Плохо они знают Фатьянова!

Начну с того, что Фатьянов — никакой не лапоть, хотя и родился в деревне Малое Петрино, на окраине Вязников. И он не из тех, кто лаптем щи хлебал. Предки поэта Фатьянова по линии матери и отца были староверы, грамотные люди. Его дед по матери Василий Васильевич Меньшов работал в Вязниках на льнопрядильной фабрике Демидова, специалистом-экспертом по льну. Нередко приглашался в Москву и за рубеж при заключении договоров на реализацию товаров. Бывал в Англии. А его дед по отцу Николай Иванович Фатьянов был известным в Богоявленской слободе владельцем иконописных мастерских и подсобного производства. То есть родители Фатьянова — мать, Евдокия Васильевна, и отец, Иван Николаевич, — были из хороших, почтенных, зажиточных и не просто зажиточных, а богатых семей, не из голытьбы, не из «гольтепы», не из «лабуды», не из отребья.

После свадьбы они какое-то время жили во Мстере Владимирской губернии, которая до революции славилась своим иконописным искусством, кустарными промыслами. И там держали свои мастерские. Но вскоре разорились, так как не вынесли конкуренции с наступающим штамповочным производством и так как отец Фатьянова «любил пожить на широкую ногу». Тогда они переехали в Малое Петрино, в дом Меньшова. И вскоре — при содействии Меньшова и под его присмотром — построили в самом центре Вязников, около Казанского собора двухэтажный каменный дом с колоннами, который стал известен на всю губернию как «Торговый дом Фатьяновых в Вязниках». И стали торговать пивом, которое привозили из Москвы, и обувью, которую шили в своих мастерских, и валенками, которые валяли тут же, и фетровыми ботиками.

У Фатьяновых был свой театр, была своя большая библиотека, которой пользовались вязниковцы. Дом Фатьяновых играл заметную роль в культурной жизни города. По праздникам там организовывались концерты и карнавалы для детей. Отец Фатьянова любил заниматься благотворительной деятельностью.

После революции 1917 года «дом у Фатьяновых отобрали, в нем разместили телефонную станцию». Семья Фатьяновых опять перебралась в дом Меньшова. Там 5 марта 1919 года и родился Фатьянов, четвертый ребенок в семье, последыш, поскребыш.

В период НЭПа, в 1923 году, местные власти уговорили Фатьяновых взять в аренду свой бывший дом напротив Казанского собора и наладить свое былое производство и торговлю. Фатьяновы переехали в свой бывший дом, и опять все наладили. И опять начали устраивать праздники, ставить спектакли в своем театре, в которых Фатьянов принимал самое активное участие.

У Фатьянова с детства проявились наклонности к театру, музыке и пению. И родители старались поддержать и развить в нем все эти (не дурные) наклонности и дать ему хорошее воспитание в разных областях искусства.

В Малом Петрине у Фатьянова была своя голубятня. Факты жизни Фатьянова в песне превратились в факты поэзии. Правда, родная улица Фатьянова называлась не улица Заречная, а улица Подгорная, а в Заречную она превратилась в фильме.

Я в детстве очень любила фильм «Весна на Заречной улице» и песню «Когда весна придет, не знаю», которую в фильме пел артист Николай Рыбников. И самого Николая Рыбникова я очень любила, который снимался во многих фильмах: «Высота», «Девчата»… И до сих пор люблю, и «Весну на Заречной улице», и песню оттуда, и исполнителя главной роли.

На Фатьяновском празднике мне, как говорится, посчастливилось встретиться и пообщаться с Николаем Рыбниковым. Он оказался в жизни такой же веселый, простой и не недосягаемый, как и в фильмах, полностью совпадал со своими экранными героями, один к одному. Только был уже старше своих героев и самого себя 50-х годов на тридцать с лишним лет.

Помню, я оказалась в одном из многочисленных кружков участников праздника, во время экскурсии по городу Вязники, вернее перед экскурсией, когда все стояли на улице и ждали кого-то из руководителей. И оказалась я прямо рядом с Николаем Рыбниковым. Я его сразу узнала, хотя время загримировало его под пожилого человека с несколько отекшим, но очень добродушным, открытым, невысокомерным и от этого очень приятным лицом. Он стоял в центре кружка из трех-четырех человек, в обычном сероватом плаще, в обычной сероватой кепке, и рассказывал всем нам, кто был около него, разные веселые истории. Я чувствовала себя так, словно снимаюсь в каком-то интересном кино вместе с актером Николаем Рыбниковым.

Как и когда, при каких обстоятельствах Фатьянов оказался в Москве? В 1929 году, когда Фатьянову было десять лет, власти опять отобрали у Фатьяновых дом… раскулачили их и хорошо еще, что не сослали в Сибирь, как других «кулаков», «нэповцев» и «буржуев».

И тогда родители Фатьяновых вместе с Алешей переехали в Подмосковье, в поселок Лосиноостровский (который теперь входит в черту Москвы). Поближе к своим дочерям Наталье и Зинаиде, которые в то время уже жили в Москве. Сам Фатьянов в своей автобиографии 1943 года писал, что он был «доставлен» родителями в Москву «завоевывать мир».

Фатьянов стал учиться в музыкальной школе, посещать московские театры, художественные галереи и выставки, набираться новых впечатлений, которые потом пригодятся ему в его творчестве.

Свои первые стихи Фатьянов написал в десять лет, «под явным влиянием Есенина и Блока», как он сам признается в своей автобиографии. Он «безумно» любил их. Но самым главным своим «наставником» на «литературном поприще» считал Пушкина, в котором «олицетворялось» для него «все».

Когда ему шел шестнадцатый год, у него умерла мать. И он переехал жить в Москву, к своей сестре Наталье, на Ново-Басманную улицу, в большой угловой, типично сталинский дом номер 10, необыкновенной красоты. И жил там с 1934-го по 1940-й годы, а потом с 1946-го по 1948-й.

Я помню, как несколько лет назад, а точнее — в 1995 году, на этом доме открывалась мемориальная доска Фатьянова с его барельефом. В солнечный день, при большом скоплении народа, писателей, поэтов, музыкантов и певцов, представителей Союза писателей и управления культуры, и просто прохожих, гостей и жителей столицы, в праздничной атмосфере, под песни Фатьянова. А потом в управлении культуры состоялся званый обед в его честь. И я там была, «мед-пиво пила.

Как-то мне захотелось найти сад, который упоминается в этой песне.

Я взяла себе в спутники коренного москвича, поклонника Фатьянова. И пошла с ним по улице Ново-Басманной, по правой ее стороне, от угла мемориального дома, напевая песню «Где ж ты, мой сад». Через несколько зданий завернула в правый переулок… Там и оказался тот самый сад.

Сад культуры и отдыха имени Баумана. С черемухами, акациями, вишнями и яблоньками. Тихий, заповедный уголок Москвы между Ново-Басманной и Старо-Басманной улицами. Здесь когда-то ходил поэт со своей подружкой… которая потом вдохновила его на стихи и на песню. И здесь же, наверное, ходил революционер Бауман, еще раньше, чем Фатьянов? Поэтому сад и назван в честь Баумана? Или он назван так от «фонаря», только потому, что кому-то нравится этот революционер и его фамилия?

В 1937 году Фатьянов окончил студию Алексея Дикого при театре ВЦСПС, а в 1938 году — еще и театральную школу актерской труппы театра Красной Армии и получил специальность актера. На гастролях по Дальнему Востоку, в Хабаровске, он познакомился и подружился с Евгением Долматовским. И потом в Москве продолжал дружить с ним, а в одном из спектаклей по пьесе Николая Погодина «Пядь серебряная» играл пограничника и пел песню на стихи Долматовского.

Незадолго до войны Фатьянов ушел служить в армию. Его зачислили в ансамбль песни и пляски Орловского военного округа, режиссером-постановщиком концертных программ. Во время войны он ездил с этим ансамблем на фронт в качестве артиста и военного корреспондента. Познакомился с Соловьевым-Седым и написал с ним все свои главные и лучшие песни о войне.

Фатьянов по своей натуре был «эмоциональный» и «взрывной».

И вечно попадал в какие-нибудь истории и приключения. И наживал себе неприятностей. В 1943 году он в чем-то провинился перед руководством Краснознаменного ансамбля генерала А. Г. Александрова. И был отправлен в штрафную роту танковой армии. И в одном из боев, проявляя мужество и отвагу, первым ворвался на своем танке в венгерский город Секешфехервар. И был награжден медалью «За отвагу».

В 1946 году Фатьянов демобилизовался. Вернулся в Москву. И стал ходить не в потертой гимнастерке, а в «пусть единственном, но костюме». В программах Всесоюзного радио, как и в годы войны, звучали его песни, «каждый день по несколько… песен».

Фатьянов вращался «в высшем кругу творческой интеллигенции», которая тогда сосредотачивалась в таких главных культурных центрах, как Дом литераторов, Дом работников искусств, Дом композиторов. Твардовский когда-то сказал Фатьянову: «Меня забудут, а тебя будут петь всем народом».

Виктор Боков был знаком и дружен с Фатьяновым. Выступал с ним вместе на литературных вечерах и участвовал в застольях. Как-то раз — даже в Сибири, в Омске. И в Москве не один раз. В Политехническом музее, в ЦДЛ… Фатьянов был председателем первого вечера Бокова в поэтической секции ЦДЛ и казначеем, который распоряжался деньгами, собранными для застолья на двенадцать человек.

Когда Боков написал песню «Оренбургский пуховый платок», она звучала по радио каждый день, как «побудка», как гимн, в течение многих лет. Не говоря о том, что исполнялась Людмилой Зыкиной и другими певицами во всех концертах. Потому народ и смог узнать эту песню и полюбить ее и запеть. И поет до сих пор. А если бы она прозвучала по радио всего один раз? Или пусть десять раз? То же самое можно сказать и о песне Бокова «На побывку едет молодой моряк» и о других его песнях…

То же самое можно сказать и о песнях Фатьянова. Они передавались по радио каждый божий день в течение десятилетий. Потому народ и знает их.

В искусстве, как и в природе, как и вообще в жизни, происходит естественный отбор. И далеко не все, что создается поэтами, композиторами, художниками, и далеко не все, что раскручивается средствами массовой информации, выживает и остается жить в веках.
Фатьянову при жизни не хватало так называемого официального признания. Он все ждал, ждал его, но так и не дождался. Народ любил Фатьянова, а власти относились к нему настороженно и держали его в опале, помня, что он не рабоче-крестьянского, не пролетарского происхождения, из раскулаченной семьи, и что родители его были владельцами торгового дома.

В 1946 году, «наряду с Постановлением о писателях Зощенко и Ахматовой, вышло и другое Постановление ЦК ВПК(б) «О кинофильме «Большая жизнь», песню к которому — «Три года ты мне снилась» — написал Фатьянов на пару с Никитой Богословским. Фильм был снят с проката и пролежал под запретом до 1958 года. В песне «Три года ты мне снилась» официальные чиновники усмотрели «кабацкую меланхолию».

Соавторы песен Фатьянова получали ордена, звезды героев, становились лауреатами государственных премий, имели высокие звания. А Фатьянов… оставался рядовым писателем, которого то исключали из Союза писателей, то опять восстанавливали там. Это доставило Фатьянову много переживаний и укоротило его жизнь.

16 февраля 1995 года Указом Президента Российской Федерации Фатьянов был посмертно награжден орденом «За заслуги перед Отечеством». Правда, почему-то орденом IV-й, а не I-й степени.

Мне кажется, в этом есть что-то очень обидное для Фатьянова… в том, что его заслуги перед Отечеством оценены всего-навсего как заслуги IV степени. И вообще есть что-то обидное в этих степенях. По мне, лучше никакого ордена не надо, чем такой. Как будто ты недостоин другого, более почетного.

И еще я подумала вот о чем. Почему самые ярые советские поэты, прославляющие советскую власть, получались, как правило, из поэтов, которые в свое время больше всего пострадали от советской власти? или не они сами, а их родители? Почему если из них не получались антисоветские поэты, как из Зинаиды Гиппиус и Мережковского, то получались такие всем советским поэтам поэты, которые потом всем давали фору и которые потом всю жизнь доказывали кому-то свое лояльное отношение к советскому строю и свою верность и преданность советской власти и готовность броситься за нее на амбразуру вражеского дзота и под танк и молились на нее, как те мужики, которых заставь богу молиться, они и лоб расшибут, даже когда от них никто этого не требовал?

Фатьянов был сыном раскулаченного (экспроприированного) владельца торгового дома. И вместо того, чтобы стать антисоветским поэтом, он стал суперсоветским.

А Твардовский? Он был сыном раскулаченных родителей, сосланных в Сибирь, и в свое время (хотя он потом всю жизнь казнил себя за это и, может быть, поэтому и стал пить по-черному) отказался от них, как Павлик Морозов, чтобы не портить свою комсомольскую карьеру, и написал стихи «Ленин и печник», прославляющие Ленина, и поэму «Страна Муравия», прославляющую колхозный строй, и поэму «Василий Теркин», прославляющую советского солдата, защищающего советскую родину и советские идеи… пока все же не стал антисоветским и не стал поддерживать Солженицына…

А Блок, у которого во время революции отняли усадьбу и сожгли библиотеку и которого вместе с матерью и женой загнали в комнату-коммуналку, по уплотнению? Именно он потом написал поэму о революции «Двенадцать».

А нашедший свою смерть в яме общей могилы на пересылке под Владивостоком Мандельштам?

А раскулаченный Есенин? Именно он создал произведения, за которые литературоведы провозгласили его певцом и знаменосцем революции и эти произведения считаются шедеврами советской литературы?

А Боков, отсидевший в лагере строгого режима пять лет, возивший на себе в Сибири тачки с землей и кирпичами и не осерчавший за это на советскую власть и прославивший ее во многих своих стихах?

Или в них во всех говорил инстинкт самосохранения, который заставлял их приспосабливаться к новой жизни, чтобы выжить и подняться? Или в них говорило своеобразное самолюбие и честолюбие и нежелание оказаться в низах ни при какой власти, ни при каком устройстве жизни, ни при каких условиях и обстоятельствах?

Не секрет, что многие обиженные советской властью люди из «хороших семей», привыкшие быть всегда наверху, потом становились председателями сельсоветов, председателями колхозов, директорами заводов и фабрик… партийными боссами. Как в наше время многие чиновники ВЛКСМ и КПСС стали предпринимателями и новыми русскими, новыми влиятельными шишками.

Как-то году в 1955-м друзья после крупного застолья заночевали у Фатьянова, и утром он сказал им, что «сейчас придет Саша» и принесет похмелиться.

— Какой Саша? — спросили сильно помятые друзья.

— Твардовский.

Друзья слышали, что Фатьянов дружил с Твардовским, но как-то не очень верили этому. Твардовский тогда был так знаменит и окружен такой стеной почета, что все благоговели перед ним и боялись подойти и приблизиться к нему на пушечный выстрел.

И вот этот самый Твардовский, который жил по соседству с Фатьяновым на улице Горького, постоянно ходил к нему в гости. Они вместе сидели за столом, читали наизусть Пушкина и других любимых поэтов, «один начинал — другой продолжал», вместе пели песни Фатьянова и народные песни. И вместе пили. Потому что оба были выпить не дураки. И, конечно, говорили обо всем на свете. Им было о чем поговорить.

Фатьянов умер в 40 лет, в 1959 году, 13 ноября, в Москве. Среди деятелей литературы и искусства, которые 18 ноября 1959 года пришли в конференц-зал Большого Союза писателей на улице Воровского проститься с ним и проводить его в последний путь был певец Иван Козловский. Он подошел к изголовью гроба Фатьянова и пропел:

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят…

После чего трудно было кому-то из присутствующих сдержать рыдания.

Народу собралось столько, что зал не мог вместить всех. И очередь у гроба двигалась несколько часов. Москва не помнила такого со времен Горького. Фатьянов был такого богатырского роста, что ему оказался мал первый привезенный для него стандартный гроб и пришлось перезаказывать другой, специальный, по индивидуальным меркам. А похоронен он на Ваганькове. Умер, собственно говоря, молодым человеком…

«Наша улица», № 2-2003

НА СОЛНЕЧНОЙ ПОЛЯНОЧКЕ

На солнечной поляночке,
Дугою выгнув бровь,
Парнишка на тальяночке
Играет про любовь.
Про то, как ночи жаркие
С подружкой проводил,
Какие полушалки ей
Красивые дарил.

Играй, играй, рассказывай,
Тальяночка, сама
О том, как черноглазая
Свела с ума.

Когда на битву грозную
Парнишка уходил,
Он ночью темной, звездного
Ей сердце предложил.
В ответ дивчина гордая
Шутила, видно, с ним:
— Когда вернешься с орденом,
Тогда поговорим.

Боец средь дыма-пороха
С тальяночкой дружил,
И в лютой битве с ворогом
Медаль он заслужил.
Пришло письмо летучее
В заснеженную даль,
Что ждет… Что, в крайнем случае,
Согласна на медаль.

Играй, играй, рассказывай,
Тальяночка, сама
О том, как черноглазая
Свела с ума…

СОЛОВЬИ

Пришла и к нам на фронт весна,
Солдатам стало не до сна —
Не потому, что пушки бьют,
А потому, что вновь поют,
Забыв, что здесь идут бои,
Поют шальные соловьи.

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят…

Но что война для соловья —
У соловья ведь жизнь своя.
Не спит солдат, припомнив дом
И сад зеленый над прудом,
Где соловьи всю ночь поют,
А в доме том солдата ждут.

Ведь завтра снова будет бой,
Уж так назначено судьбой,
Чтоб нам уйти, не долюбив,
От наших жен, от наших нив.
Но с каждым шагом в том бою
Нам ближе дом в родном краю.

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят,
Немного пусть поспят…

КАРАВАНЫ ПТИЦ НАДО МНОЙ ЛЕТЯТ

Караваны птиц надо мной летят,
Пролетая в небе мимо.
Надо мной летят, будто взять хотят
В сторону родную, в край любимый.

Птицы вы мои — гуси, журавли, —
Донесите песню, братцы.
Если только б вы понять могли,
Как без стаи трудно оставаться.

Полетел бы я в дом, где жил, где рос,
Если б в небо мог подняться.
Разве может с тем, что любил до слез,
Человек когда-нибудь расстаться?..

ДАВНО МЫ ДОМА НЕ БЫЛИ…

Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой.
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей, фронтовой.
Не тратя время попусту,
По-дружески да попросту
Поговорим с тобой.

Давно мы дома не были…
Шумит над речкой ель,
Как будто в сказке-небыли,
За тридевять земель.
На ней иголки новые,
И шишки все еловые,
Медовые па ней.

Где елки осыпаются,
Где елочки стоят,
Который год красавицы
Гуляют без ребят.
Без нас девчатам кажется,
Что месяц сажей мажется
И звезды не горят.

Зачем им зорьки ранние,
Коль парни на войне,
В Германии, в Германии,
В далекой стороне.
Лети, мечта солдатская,
К дивчине самой ласковой,
Что помнит обо мне.

Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой,
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей, фронтовой…

ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ

Мы, друзья, перелетные птицы,
Только быт наш одним нехорош:
На земле не успели жениться,
А на небе жены не найдешь!

Потому, потому, что мы пилоты,
Небо наш… небо наш родимый дом.
Первым делом, пер вымпел ом самолеты.
— Ну а девушки? — А девушки потом.

Нежный образ в мечтах ты голубишь,
Хочешь сердце навеки отдать;
Нынче встретишь, увидишь, полюбишь,
А назавтра приказ — улетать.

Чтоб с тоскою в пути не встречаться,
Вспоминая про ласковый взгляд,
Мы решили, друзья, не влюбляться
Даже в самых красивых девчат.

Потому, потому, что мы пилоты,
Небо наш… небо наш родимый дом.
Первым делом, первым делом самолеты.
— Ну а девушки? — А девушки потом.

НА КРЫЛЕЧКЕ ТВОЕМ

На крылечке твоем
Каждый вечер вдвоем
Мы подолгу стоим
И расстаться не можем на миг.
«До свиданья», — скажу,
Возвращусь и хожу,
До рассвета хожу
Мимо милых окошек твоих.

И сады, и поля,
И цветы, и земля,
И глаза голубые,
Такие родные твои,
Не от солнечных дней,
Не от теплых лучей —
Расцветают от нашей
Горячей и светлой любви.

Если надо пройти
Все дороги-пути,
Те, что к счастью ведут,
Я пройду,
Мне их век не забыть,
Я люблю тебя так,
Что не сможешь никак
Ты меня никогда,
Никогда, никогда разлюбить.

ХВАСТАТЬ, МИЛАЯ, НЕ СТАНУ

Хвастать, милая, не стану —
Знаю сам, что говорю.
С неба звездочку достану
И на память подарю.

Обо мне все люди скажут:
Сердцем чист и неспесив…
Или я в масштабах ваших
Недостаточно красив?

Мне б ходить, не унывая,
Мимо вашего села,
Только стежка полевая
К вам навеки привела.

Ничего не жаль для милой,
И для друга — ничего.
Для чего ж ходить вам мимо,
Мимо взгляда моего?

Я работаю отлично,
Премирован много раз,
Только жаль, что в жизни личной
Очень не хватает вас.

Для такого объясненья
Я стучался к вам в окно —
Пригласить на воскресенье
В девять сорок пять в кино.

Из-за вас, моя черешня,
Ссорюсь я с приятелем.
До чего же климат здешний
На любовь влиятелен!

Я тоскую но соседству
И на расстоянии.
Ах, без вас я, как без сердца,
Жить не в состоянии!

КОГДА ВЕСНА ПРИДЕТ

Когда весна придет, не знаю.
Придут дожди… Сойдут снега…
Но ты мне, улица родная,
И в непогоду дорога.

Мне все здесь близко, все знакомо.
Все в биографии моей:
Дверь комсомольского райкома,
Семья испытанных друзей.

На этой улице подростком
Гонял по крышам голубей
И здесь, на этом перекрестке,
С любовью встретился своей.

Теперь и сам не рад, что встретил,
Что вся душа полна тобой…
Зачем, зачем на белом свете
Есть безответная любовь?..

Когда на улице Заречной
В домах погашены огни,
Горят мартеновские печи,
И день и ночь горят они.

Я не хочу судьбу иную.
Мне ни на что не променять
Ту заводскую проходную,
Что в люди вывела меня.

На свете много улиц славных,
Но не сменяю адрес я,
В моей судьбе ты стала главной,
Родная улица моя!

ДОРОЖНАЯ

Что нам ветры,
Что нам ливни и туманы,
К цели светлой
Мы стремимся неустанно,
Где дороги побегут,
Наше мужество и труд
Добрым словом люди помянут.

Заря встает,
Дорога вдаль ведет,
Кругом земля цветет,
Сверкают реки.
А сердце ждет,
Ну, где же ты моя
Необходимая
Любовь навеки?
Бегут, мелькают версты,
Ну, где же тот перекресток,
Где ждет меня,
Где ждет меня, моя
Необходимая
Любовь навеки?

Если знать бы,
Где любовь свою мы встретим,
В дальний край мы
Полетели б, словно ветер.
Пусть дорога далека,
Далека и нелегка,
Встреча будет с ней, наверняка.
Видно, всем нам
Быть всегда, друзья, в тревоге, —
Кто же знает,
Где сойдутся две дороги,
Две дороги, два пути,
Чтоб друг друга нам найти,
Чтобы вместе рядышком идти.

Заря встает,
Дорога вдаль ведет,
Кругом земля цветет,
Сверкают реки.
А сердце ждет,
Ну, где же ты, моя
Необходимая
Любовь навеки?
Бегут, мелькают версты,
Ну, где же тот перекресток,
Где ждет меня,
Где ждет меня, моя

Необходимая
Любовь навеки?

ГДЕ Ж ТЫ, МОЙ САД?

Где ж ты, мой сад, вешняя заря?
Где же ты, подружка, яблонька моя?
Я знаю,
Родная,
Ты ждешь меня, хорошая моя.

Снятся бойцу карие глаза,
На ресницах темных — светлая слеза.
Скупая,
Святая,
Девичья горючая слеза.

Пусть нелегко до тебя дойти,
Я вернусь, родная, жди и не грусти.
С победой
Приеду,
Любовь твоя хранит меня в пути.

ГДЕ ЖЕ ВЫ ТЕПЕРЬ,
ДРУЗЬЯ-ОДНОПОЛЧАНЕ?

Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои…
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?

Я хожу в хороший час заката
У тесовых новеньких ворот,
Может, к нам сюда знакомого солдата
Ветерок попутный занесет?

Мы бы с ним припомнили, как жили,
Как теряли трудным верстам счет.
За победу б мы по полной осушили,
За друзей добавили б еще.

Если ты случайно неженатый,
Ты, дружок, нисколько не тужи:
Здесь у нас в районе, песнями богатом,

Девушки уж больно хороши.
Мы тебе колхозом дом построим,
Чтобы видно было по всему, —
Здесь живет семья советского героя,

Грудью защищавшего страну.
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои…
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?

В ГОРОДСКОМ САДУ

В городском саду играет
Духовой оркестр.
На скамейке, где сидишь ты,
Нет свободных мест.
Оттого, что пахнут липы
И река блестит,
Мне от глаз твоих красивых
Взор не отвести.

Прошел чуть не полмира я —
С такой, как ты, не встретился
И думать не додумался,
Что встречу я тебя.

Знай, такой другой па свете
Нет наверняка,
Чтоб навеки покорила
Сердце моряка.
По морям и океанам
Мне легко пройти,
Но к такой, как ты, желанной,
Видно, нет пути.

Вот рассвет весенний гасит
Звездочки в пруду.
Но ничто не изменилось
В городском саду.
На скамейке, где сидишь ты,
Нет свободных мест.
В городском саду играет
Духовой оркестр.

Прошел чуть не полмира я —
С такой, как ты, не встретился
И думать не додумался,
Что встречу я тебя.

ЗОЛОТЫЕ ОГОНЬКИ

В тумане скрылась милая Одесса —
Золотые огоньки.
Не горюйте, ненаглядные невесты,
В сине море вышли моряки.

Недаром в наш веселый, шумный кубрик
Старшина гармонь принес.
И поет про замечательные кудри
Черноморский удалой матрос.

Напрасно милые о нас гадают
Вечерком в родном краю —
Моряки своих подруг не забывают,
Любят их, как Родину свою.

Так не горюйте, милые невесты:
Возвратятся моряки
В край родимый, где у берега Одессы
Золотые светят огоньки.

ТРИ ГОДА ТЫ МНЕ СНИЛАСЬ

Мне тебя сравнить бы надо
С песней соловьиною,
С тихим утром, с майским садом,
С гибкою рябиною,
С вишнею, с черемухой,
Даль мою туманную,
Самую далекую,
Самую желанную.

Как все это случилось,
В какие вечера?
Три года ты мне снилась,
А встретилась вчера.
И сердцу вдруг открылось,
Что мне любить пора.
Три года ты мне снилась,
А встретилась вчера.

Мне тебя сравнить бы надо
С первого красавицей,
Что своим веселым взглядом
К сердцу прикасается,
Что походкой легкою
Подошла, нежданная,
Самая далекая,
Самая желанная.

Как все это случилось,
В какие вечера?
Три года ты мне снилась,
А встретилась вчера.
И сердцу вдруг открылось,
Что мне любить пора.
Три года ты мне снилась,

А встретилась вчера.

РОМАШКА МОЯ

Не для тебя ли в садах наших вишни
Рано так начали зреть?
Рано веселые звездочки вышли,
Чтоб на тебя посмотреть.

Если б гармошка умела
Все говорить, не тая!
Русая девушка в кофточке белой,
Где ты, ромашка моя?

Птицы тебя всюду песней встречают,
Ждет ветерок у окна.
Ночью дорогу тебе освещает,
Выйдя навстречу, луна.

Я не могу быть с тобою в разлуке
Даже пятнадцать минут,
Ведь о тебе все гармони в округе
Лучшие песни поют.

Если б гармошка умела
Все говорить, не тая!
Русая девушка в кофточке белой,
Где ты, ромашка моя?

МЫ ЛЮДИ БОЛЬШОГО ПОЛЕТА

Мы люди большого полета,
Создатели новых чудес.
Орлиное племя — пилоты,
Хозяева синих небес.

Летим мы по вольному свету,
Нас ветру догнать нелегко.
До самой далекой планеты
Не так уж, друзья, далеко.

Затеяло с птицами споры
Крылатое племя людей.
Мы люди широких просторов,
Высоких и смелых идей.

Друзья! Покорили мы воздух,
И где бы мы ни были в нем,
Кремля путеводные звезды
Средь тысяч светил узнаем.

Летим мы по вольному свету,
Нас ветру догнать нелегко.
До самой далекой планеты
Не так уж, друзья, далеко.

ЗА РОГОЖСКОЙ ЗАСТАВОЙ

Тишина за Рогожской заставою,
Спят деревья у сонной реки.
Лишь составы идут за составами
Да кого-то скликают гудки.

Почему я все ночи здесь полностью
У твоих пропадаю дверей,
Ты сама догадайся по голосу
Семиструнной гитары моей.

Тот, кто любит, — в пути не заблудится.
Так и я никуда не пойду —
Все равно переулки и улицы
К дому милой меня приведут.

Подскажи, расскажи, утро раннее,
Где с подругой мы счастье найдем?
Может быть, вот на этой окраине
Или в доме, в котором живем?

Не страшны нам ничуть расстояния.
Но куда ни привел бы нас путь,
Ты про первое наше свидание
И про первый рассвет не забудь.

Как люблю твои светлые волосы,
Как любуюсь улыбкой твоей,
Ты сама догадайся по голосу
Семиструнной гитары моей!